Что для России означает попытка ликвидировать «Мемориал», занимающийся историей политических репрессий? Рассказывают правозащитники и журналисты

— Мы будем бороться. Это раз. Мы используем все возможности юридической защиты. Хотя мы понимаем, что это вопрос не юридический, а политический в отношении нас. Мы понимаем, что решение принято на уровне как минимум администрации президента. Тем не менее юридически будем полностью защищаться, используя и национальные, и международные механизмы защиты. Ну а если нас закроют, мы в любом случае продолжим свою работу.

— Несмотря на признание «Мемориала» иноагентами, несмотря на обыски и прочие неприятности, всё время казалось, что есть опора и есть глыба. Какая-то, за которой я. И вот сегодня мне стало страшно.

Во-первых, потому что «Мемориал» — это символ. Это память о прошлом. Это вера в то, что всё не зря. Что вслед за тьмой приходит свет и возможности. И да: где-то, может, этими возможностями можно было бы распорядиться иначе. Но как же важно верить и знать, что есть те, кто вышли из тьмы и имели возможность сделать так много хорошего. И как страшно смотреть, как тьма пытается поглотить их обратно.

А во-вторых, мне страшно, потому что это крыша надо мной. Это барьер между мной и «ими». И если эта крыша рухнет, я окажусь на переднем фланге. А я не готова. Я еще маленькая, я не хочу быть взрослой, не хочу ничего решать. Я хочу под одеялко.

А еще очень хочу верить в то, что это только формальность и все смогут функционировать. Потому что «Мемориал» — это люди, а не юрлицо. И потому что уверена, что даже за юрлицо мои дорогие друзья будут биться.

— Не очень люблю организации/структуры, обычно хочется защищать людей, а не их. И прогнозы (в краткосрочной перспективе) мне даются плохо. Но даже я догадываюсь, что уничтожение «Мемориала» сильно ускорит (в конечном счете) уничтожение людей.

— Страна расколота. В каждой семье практически есть жертвы репрессий советского периода, но ведь есть и потомки вертухаев. Эта кровавая рана осталась, и вот сейчас она начинает реально кровоточить. <…>

<…> Сейчас его [«Мемориал»] ликвидируют. И я понимаю, почему это делают. Они это делают, чтобы память о преступлении была потеряна. Думаю, что «Мемориал» должен остаться сетевым проектом. Не знаю, что будет. В принципе, общество должно разделиться — кто-то продолжает линию ВЧК и НКВД, а кто-то понимает, что это невозможно, недопустимо, что это преступление путинского режима.

— Вся страна смотрит в режиме реального времени видеосериал о том, как ФСИН массово пытает людей. ГРУ и ФСБ обвиняют в том, что они травят неугодных и устраивают взрывы. «Норникель» вроде как случайно отравил половину Сибири.

Но из всех организаций наиболее вредной и опасной оказался международный «Мемориал», который пару лет назад однажды не поставил печать в свои книжки. И вроде еще при маркировке соцсетей замешкался. Из всех вариантов именно его хочет ликвидировать прокуратура как организацию, нанесшую непоправимый вред российскому обществу.

А потом эти люди, Киса, вешают по всей Москве плакаты, мол, доверяйте государству, доверяйте официальным источникам. Понимают, значит, что не особо-то им доверяют россияне. Жаль, не понимают почему.

— В 1931 году Сталин и его присные верили, что они взрывают храм Христа Спасителя, чтобы навсегда стереть его с лица Земли. Чтобы имена тех, кто защитил Россию при Бородине, стерлись. Шестьдесят лет он ждал своего восстановления — и его нужно было восстановить хотя бы для того, чтобы никакие новые варвары не думали его взорвать. Это бесполезно — Россия сохранилась и храм вернулся. И списки защитников нашлись, чтобы восстановить их на стенах.

То же самое с «Мемориалом» — никакой другой институт, что государственный, что негосударственный, не внес такого вклада в сохранение исторической памяти России. Вклада и научного — возвращена, исправлена, восстановлена история целой эпохи, десятилетий, возвращены имена миллионов людей. Миллионы граждан России сегодня могут узнать о том, что стало с их предками, благодаря «Мемориалу». В интеллектуальном смысле нет более важного храма у российской истории.

Я смотрю на происходящее с «Мемориалом» — сегодня прокуратура обратилась в Верховный суд с требованием его окончательного ликвидировать, — как, наверное, москвичи смотрели на то, как варвары взрывали храм Христа Спасителя. С ощущением ужаса, потому что разрушение храма — это всегда ужасно. С надеждой — потому что Россия есть и будет всегда, и память есть и будет всегда, и когда-то «Мемориал» будет восстановлен снова.

— Можно предположить, что они бы ее грохнули еще в 1999 году, ну или в середине нулевых — как «За права человека» Льва Пономарева, или как партию Лимонова, или как много что еще. Но как будто рука не поднималась, и мы понимаем почему — потому что зарытые в землю кости, потому что имена, потому что Соловецкий камень, потому что истлевшие лагерные вышки в тундре и в лесах, потому что «Маска скорби» в Магадане, потому что Бутовский полигон и Коммунарка. Да даже — потому что Солженицын, потому что Людмила Алексеева, которых они наверняка тоже презирали и ненавидели, но нутром своим чувствовали, что враждовать с ними нельзя, потому что из-за их спин в ваши чекистские глаза смотрит величайшая трагедия того народа, которым вам выпало управлять и которого вы до сих пор, говоря мягко, побаиваетесь. Поэтому и памятники открывали, и музеи, и храмы новомучеников, и поэтому терпели, вынуждены были терпеть — вот конкретный «Мемориал» терпели, его неприятную для вас позицию вплоть до ЛГБТ-вопроса. Терпели, а теперь перестали. Пал, значит, какой-то внутренний психологический барьер. Вчера было нельзя, сегодня стало можно. Дошло, может быть, что Людмила Алексеева больше не позвонит.

— Как в январе 1989 года, когда шла учредительная конференция «Мемориала», объяснял Арсений Рогинский, «Мемориал» зародился с началом хрущевской оттепели, то есть сразу, как только стал возможен разговор про террор и про память о терроре. Потом «Мемориал» душили при Брежневе, но уничтожить память невозможно: в перестройку он превратился в широкое общественное движение.

Десять лет назад с подачи Рогинского и «Мемориала» Кремль утверждал программу увековечения памяти жертв репрессий, а уже пять лет спустя «Мемориал» был признан иноагентом.

Но сегодняшний иск о его ликвидации — это другое дело. Это историческая веха, знаменующая возврат к тоталитарным установкам брежневского неосталинизма. Абсолютно шокирующая новость, которая никак не укладывается в голове, но одно мы знаем твердо, потому что уже есть опыт: нельзя уничтожить память.

— Удивительно, как в ежедневном режиме новости, которые должны поражать, становятся обыденностью и нормой. Список так называемых иностранных агентов, которых должно быть ноль, уже с каждой неделей перешагивает за новый и новый десяток — этот факт никого не удивляет.

Но есть новости, которые по-прежнему даже в существующей атмосфере поражают. Сегодняшняя новость относится именно к таковым. Требование Генпрокуратуры ликвидировать «Мемориал» — а это требование в нынешней ситуации не оставляет сомнений, что оно будет удовлетворено, скорее всего — это очень плохая новость.

Как бы это ни звучало очевидно, требование ликвидировать «Мемориал» — это требование ликвидировать память. «Мемориал», как уже было сказано сейчас, — старейшая общественная организация в России. Но это еще и единственная организация, в основе которой стоит гуманизация общества, построение человечности в обществе. И требование Генпрокуратуры ликвидировать организацию, занимающуюся построением человечности, является довольно кричащим саморазоблачением, в которое (даже несмотря на весь контекст, который мы все понимаем) не хочется верить. Поэтому эта новость про каждого.