Как добиться наказания агрессора? Адвокат из проекта «Травмпункт» — о помощи жертвам насилия

Адвокаты из разных регионов России запустили проект «Травмпункт». Они будут оказывать бесплатную юридическую помощь жертвам домашнего и полицейского насилия, обращая особое внимание на защиту от силовиков, прошедших через горячие точки, сообщается в телеграм-канале проекта.

«Бумага» поговорила с ведущим адвокатом «Травмпункта» Дмитрием Герасимовым о работе проекта, ожиданиях роста насилия после начала войны и шансах потерпевшего добиться справедливого приговора в России.

Дмитрий Герасимов

адвокат

— Кто может обратиться в «Травмпункт» и на какую помощь можно рассчитывать?

— К нам могут обратиться пострадавшие из любого региона страны. Наша специализация — пытки, совершенные силовиками, семейное-бытовое насилие, в том числе со стороны тех, кто побывал в горячих точках, а также нарушение прав детей в образовательных или социальных учреждениях. Мы считаем важным помогать конкретным людям — а по таким делам, как правило, жертвой является «маленький человек», у которого зачастую нет возможности нанять квалифицированного юриста.

Обратиться за помощью к нам можно через телеграм-канал. После обращения мы предоставляем юридическую консультацию. Онлайн или офлайн, в зависимости от того, где находится человек. На консультации потерпевший расскажет свою историю. Дальше мы оцениваем ситуацию, и если мы видим, что наша помощь нужна человеку и мы можем реально помочь, то подключаем адвоката из региона в дело при его готовности. Если после насильственных действий у человека возникли психологические проблемы, то мы готовы предоставить бесплатную консультацию у специалистов.

— Какой юридический статус у «Травмпункта»?

— «Травмпункт» — это просто объединение опытных адвокатов-энтузиастов, которые готовы оказать людям правовую помощь на безвозмездной основе. То есть мы не правозащитная организация и не юридическое лицо.

Наши адвокаты из многих регионов сами связываются и общаются со своим доверителем без посредников. У нас есть опыт сотрудничества с различными правозащитными организациями, но мы посчитали правильным запустить отдельный адвокатский проект под названием «Травмпункт».

— Откуда вы берете финансирование?

— Наша команда основана на энтузиазме. У многих адвокатов из нашей команды, в том числе у меня, достаточно много коммерческих дел. Нам просто хочется оказать безвозмездную помощь людям, которые пострадали от произвола и насилия.

Пока мы не видим необходимости собирать какие-то пожертвования. Может быть, будет какое-то конкретное дело, и под него уже понадобится краудфандинг. Но пока об этом не идет разговор.

— Ощущаете ли вы давление со стороны государства?

— Мы только открылись, и, естественно, никакого давления не было. Я не думаю, что оно будет. Мы помощники власти и следователей, потому что помогаем им разобраться и защищаем жертв насилия. Ведь задача властей как раз защищать интересы потерпевших. Наша задача — сделать эту защиту легче, быстрее и профессиональнее.

— Много ли людей сейчас обращается в правозащитные центры за помощью из-за полицейского или домашнего насилия?

— Не все организации ведут такую статистику, кроме того, она в любом случае не может отражать объективную картину. Но новости о полицейском и домашнем насилии ежедневно публикуются в СМИ. Лично я до запуска «Травмпункта» вел больше дел, связанных с полицейским насилием, поскольку рукоприкладство в семье — это очень латентные преступления. Люди предпочитают не выносить сор из избы. Часто доходит до того, что мы узнаем о домашнем насилии, когда наступила смерть потерпевшего и уже родственники пытаются что-то выяснить и разобраться.

Я думаю, многое зависит от психотипа человека. Часто люди так рассуждают: «‎Жив — и ладно. Если буду куда-то обращаться, то еще хуже сделают, мстить будут или наркотики подбросят». Я считаю, что это абсолютно необоснованно. Было бы безумием со стороны полицейских угрожать потерпевшему. Если об этом узнает Следственный комитет, то, я думаю, их сразу же приструнят. Хотя в маленьких регионах я слышал про истории с давлением на потерпевшего, но в Петербурге это абсолютно невозможно.

— С какими проблемами к вам чаще всего обращаются пострадавшие от насилия?

— Нельзя обрисовать какую-то единую картину, кто и по каким случаям к нам обращается. Кого-то ударили на митинге, кому-то наркотики подбросили, кого-то просто избили ради удовольствия. Бьют на улицах и в отделениях полиции. Раньше было много случаев полицейского насилия во время митингов, но протестов давно уже нет.

Потерпевшие от полицейского насилия чаще всего мужчины, хотя бывают и случаи с женщинами, особенно во время митингов. От домашнего насилия страдают в основном женщины. Общее у этих дел — чувство безнаказанности. Домашний тиран или полицейский применяет насилие и не думают, что он когда-нибудь будет наказан. Полицейские, наверное, исходят из своего положения и из того, что никто не сможет установить их вину. Домашние тираны думают, что жена или девушка никуда не пойдет жаловаться.

— Будете ли вы работать со случаями пыток и насилия по отношению к мобилизованным или с их стороны?

— По отношению к мобилизованным не планируем. В России есть правозащитные проекты, которые успешно занимаются оказанием правовой поддержки военнослужащим и мобилизованным, если в отношении них совершались нарушения закона. Среди них, например, «Военный омбудсмен». Со стороны мобилизованных и в целом тех, кто вернулся с военных действий, — да, планируем.

— Как вы оцениваете шансы пострадавших от полицейского насилия добиться справедливого приговора в России?

— Мне бы не хотелось мазать все одним цветом, черной или белой краской. Даже в нынешних непростых условиях нам удается добиваться адекватного наказания как для полицейских, пытавших задержанного, так и для домашних тиранов.

Единственная категория насилия, по которой не удается привлечь силовика к уголовной ответственности, — это насилие на митингах. Мы много раз пытались возбудить уголовное дело из-за насилия во время митинга, но чаще всего это превращается в футбол. Мы подаем заявление в Следственный комитет, они его передают в полицию — и так по кругу. Это все длится годами, и никаких результатов нет.

Всё, что касается другого насилия — будь то в отделе полиции или на улице, — не связанного с митингами, то какой-то преграды в расследовании я не вижу. Если есть объективные доказательства, то Следственный комитет достаточно правильно реагирует на это и возбуждает уголовные дела.

— Каких доказательств достаточно, чтобы возбудить уголовное дело о полицейском насилии?

— Самый минимум — это, конечно, вовремя зафиксированные телесные повреждения. Далее — свидетели, хотя они не так часто есть по делам о полицейском насилии. Потерпевший должен давать последовательные и непротиворечивые показания в отношении применения к нему насилия. Нужно говорить так, как всё происходило на самом деле. Дальше уже идет работа следователей. Нужно грамотно преподнести суду доказательства вины. Если силовики признаются, что применили незаконное насилие, то будет вообще замечательно.

Суд в среднем верит больше показаниям потерпевшего, если не устанавливается никаких мотивов, по которым потерпевший мог оговорить полицейских. Если у потерпевшего зафиксированы телесные повреждения, он описывает, как получил их, и это подтверждает экспертиза, то доказательств для установления вины полицейских достаточно.

— Какое наказание в среднем получает силовик, осужденный за полицейское насилие?

— Сама статья [286 УК] предусматривает от 3 до 10 лет лишения свободы. Летом 2022-го в статью были внесены изменения, и теперь, если человека пытали, то грозит наказание от 4 до 12 лет лишения свободы, а если была причинена смерть или тяжкий вред здоровью, то уже до 15 лет. Но на моей практике суды давали не больше 4 лет. Где-то в регионах может быть 5 лет. Если силовик признал свою вину, возместил ущерб, то срок бывает и меньше или вообще условный. Но у нас нет задачи посадить человека на как можно дольше. Мы всегда исходим из принципа «Самое главное — не строгость наказания, а его неотвратимость». Наша первоочередная задача — виновный всегда должен быть наказан. Руководство должно сделать соответствующие выводы, а потерпевший — получить достойную компенсацию.

Иск о компенсации вреда можно подавать после того, как силовик, применивший насилие, был осужден. Он подается к организации, которую представлял виновный: МВД или Росгвардии. Бывают случаи, когда силовик добровольно еще на стадии следствия возмещает вред потерпевшему, чтобы минимизировать себе наказание.

Раньше мы исходили из практики Европейского суда по правам человека — это [размер компенсации] 30–50 тысяч евро в зависимости от серьезности повреждений. У нас же в судах очень разная практика, но в среднем суды взыскивают от 200 до 500 тысяч рублей, если насилие не слишком серьезно повлияло на здоровье [потерпевшего]. На моей практике самая большая компенсация, которую взыскал российский суд, была 3 миллиона рублей. Но это было из-за того, что срочник потерял руку во время военных учений. Мы всегда стараемся взыскать как можно большую сумму компенсации, но каждый случай уникален.

— Следственный комитет покрывает силовиков в делах о полицейском насилии?

— Следственный комитет независим, потому что это совершенно другая организация: у них свой председатель и свои руководители. Поэтому Уголовно-процессуальным кодексом именно им поручено вести дела в отношении полицейских и других правоохранителей. В моей практике никакого покровительства полицейским со стороны Следственного комитета я не видел. Eсли мы убираем в сторону насилие по митингам, то если есть фактура, есть доказательства, то Следственный комитет проводит достаточно эффективное расследование. В этом плане нет нареканий.

— Как изменилась статистика полицейского насилия в России в целом и в Петербурге за последние годы?

— В апреле судебный департамент при ВС РФ должен опубликовать статистику за 2022 год, тогда и будут понятнее произошедшие изменения. Что касается данных по Санкт-Петербургу, то в прошлом году за пытки (по «а» или «б» ч. 3 ст. 286 УК РФ) был осужден всего один силовик. В 2021 году — пять человек.При этом еще несколько лет назад Следственный комитет сообщал, что на каждые 44 заявления заключенных о пытках со стороны сотрудников ФСИН приходилось лишь одно возбужденное уголовное дело. Всего обращений было под 6,5 тысячи. Мы также учитываем, что не все жалобы пострадавших регистрируются.

В целом число правоохранителей в России, привлеченных к уголовной ответственности за пытки, стабильно уменьшается. Если в 2017 году осудили 867 человек, то в 2021-м — 613. За первую половину 2022 года осудили всего 206 силовиков, что на 31 % меньше, чем за аналогичный период прошлого года.

Кроме того, мы фиксируем тенденцию, когда по статье 318 УК РФ [«Применение насилия в отношении представителя власти»] уголовные дела возбуждаются моментально, а по статье 286 [«Превышение должностных полномочий»] — только в случае запредельной жестокости пыток, приведших к серьезным травмам либо смерти потерпевшего. Отсутствуют уголовные дела о насилии над участниками митингов, даже при очевидных, с нашей точки зрения, доказательствах. Это порождает у силовиков чувство безнаказанности.

— Как война в Украине повлияла на статистику полицейского и домашнего насилия?

— Исследований на этот счет пока нет, но мы можем исходить из опыта американских солдат, участвовавших в кампаниях в Афганистане и Вьетнаме. Люди возвращаются, и у них были проблемы с психикой после увиденного. Эту боль они могут перекладывать на своих близких. Поэтому можно предположить всплеск домашнего насилия.

Что касается полицейских, то сейчас они, насколько я понимаю, активно не участвуют в боевых действиях в Украине. Сейчас еще нет таких людей или их единицы, которые вернулись оттуда и устроились в правоохранительные органы. Я как бывший сотрудник говорю, что устроиться в МВД — это долгий процесс, он занимает порядка шести месяцев. Поэтому поживем — увидим.

Фото на обложке: Егор Цветков