«Даже если всех пересажают, найдутся те, кто продолжат нашу работу». Как правозащитники собираются расследовать пытки в Петербурге

В Петербурге открылось отделение правозащитной «Команды против пыток». Это новое название «Комитета против пыток», который больше 20 лет занимается юридической помощью жертвам полицейского насилия. Он добился осуждения 163 сотрудников силовых структур и выплат более 300 миллионов рублей компенсаций.

В июне Минюст признал «Комитет против пыток» «иностранным агентом» и его сотрудники создали новую организацию.

Руководитель «Команды против пыток» Сергей Бабинец и глава петербургского филиала Юлия Федотова рассказали «Бумаге», чем отличается полицейское насилие в Петербурге, почему вскоре по всей стране его может стать больше и боятся ли они оставаться в России, занимаясь правозащитной работой.

«Наша задача — из петербургских следователей вырастить хороших специалистов»

— Чем сейчас занимается «Команда против пыток»?

Сергей: Мы занимаемся защитой прав граждан, пострадавших от пыток со стороны должностных лиц государственных органов. Сюда входят жалобы на физическое насилие и пытки со стороны полицейских и других силовиков, но не только.

Юлия: «Команда» занимается и другими видами государственного насилия: принудительные аборты, стерилизация, насилие в больницах, школах и в детских садах — везде, где появляется государство и где оно взаимодействует с человеком.

Мы оказываем медицинскую помощь и предоставляем реабилитацию жертвам государственного насилия: приобретаем лекарственные препараты, направляем людей к врачам на диагностику, лечебные процедуры и санаторно-курортное лечение. Когда человеку сложно прожить негативный опыт пыток, то мы обеспечиваем ему консультации с психологом. Это случается часто, поскольку психологические травмы тяжелее физических: их сложно забыть.

С: Помимо этого, мы занимаемся расследованиями пыток в тех регионах, где находятся наши филиалы. Но нам необходимо бороться с этой проблемой по всей России. Если где-то ее оставить, то станет только хуже по всей стране. Теперь мы будем осуществлять эту деятельность и в Санкт-Петербурге.

— Почему вы решили открыть филиал в Петербурге?

С: С 2013–2014 годов стало сильно бросаться в глаза, что сотрудники правоохранительных органов особенно жестко действуют на акциях протеста именно в Санкт-Петербурге.

Для нас это большая загадка, почему именно в Петербурге проходят такие жестокие задержания. Конечно, в Москве тоже такое бывало, но не с такой систематичностью. В Петербурге каждая акция — как будто каток выезжает и начинает утюжить всю толпу без разбора: женщин, мужчин, подростков, стариков.

К нам начало поступать очень много жалоб по поводу избиения митингующих. Мы сравнили эти жалобы с другими регионами и поняли, что Петербург — один из тех больших городов, которые нуждаются в нашей помощи. В том числе из-за отсутствия в Петербурге системных правозащитных организаций, которые занимались бы борьбой с нарушениями прав задержанных и заключенных.

Мы поняли, что есть очень большая проблема, которую необходимо решать, но собственных ресурсов у города нет. Именно поэтому мы решили прийти в Санкт-Петербург. У нас уже есть десять заявлений, три из которых находятся в активной фазе. Юлия Федотова ведет активную работу по расследованию этих пыток. Я думаю, на волне открытия филиала количество заявлений и жалоб только вырастет.

Плюс сейчас в России крайне нестабильная политическая ситуация, которая может вызвать рост насилия внутри страны. К тому же СМИ, активисты сейчас столкнулись с большим давлением и репрессиями. От государства они помощь не получат, а значит, остаются только правозащитники. Поэтому наше присутствие в столицах сейчас необходимо.

— Чем ситуация с пытками в Петербурге отличается от ситуации в других регионах?

C: Практика работы «Команды» говорит о том, что в регионах, где отсутствовала системная работа правозащитных организаций, существует абсолютная свобода действий правоохранителей и отсутствует страх перед уголовным преследованиями. «Край непуганных идиотов», если говорить по-простому. В Санкт-Петербурге именно так.

Нам необходимо будет учить следователей правильно расследовать дела, связанные с пытками. Это как с ребенком: ты его с ложечки учишь кушать, потом ходить, разговаривать, в школу ведешь. В конце концов из него вырастает взрослый человек, который самостоятельно себя обслуживает. У нас задача — из петербургских следователей вырастить хороших специалистов. Я думаю, что это в наших силах.

Ю: Я могу сравнивать только с Краснодарским краем и Свердловской областью, где я работала. Свердловская область на самом деле — это один из самых безопасных регионов: насилия и задержания на митингах там почти не было, не говоря уже о пытках. Только в последние годы всё начало меняться в худшую сторону.Если же брать Краснодарский край, то это ад на земле. Бюрократия, знания, навыки — ничего не работало нормально. Применение физической силы и пыток было там ужасно распространено, а добиться ответа на жалобы очень сложно.

В Петербурге же уровень полицейского насилия стандартный. На мой взгляд, здесь есть системность в избыточном применении физической силы именно при задержаниях на митингах. В основном силовики пользуются тем, что у них есть на вооружении: специальные средства по типу электрошокеров и дубинок. Более жестокие методы пыток здесь мы пока что не обнаружили. Но наш филиал только начал свою работу. Я думаю, нам еще предстоит собрать много статистики, чтобы точно сказать о специфике полицейского насилия в городе.

«Есть люди, которым никто, кроме нас, не поможет»

— Не боитесь ли вы сейчас оставаться в России, занимаясь правозащитной работой?

C: Заниматься защитой прав человека, оставаясь в России, — это единственный эффективный способ оказывать реальную поддержку гражданам. Находиться за рубежом и помогать жертвам насилия в нашей стране невозможно. Мы не заставим следователя допросить сотрудников полиции, направив ему письмо по электронной почте. Необходимо писать жалобы, вытаскивать его в суд, участвовать в следственных действиях, направлять ходатайства, и только тогда он будет работать.

Мы хорошо понимаем, что сейчас есть большая угроза быть вновь признанными «иностранными агентами» в личном физическом качестве или как юридическое лицо. Есть риск уголовного и административного преследования. Но есть люди, которых пытают, которые обращаются к нам каждый день и которым никто, кроме нас, не поможет. Мы знаем все риски и готовы здесь находиться до самого конца. Даже если дойдет до того, что всех пересажают, — всё равно найдутся люди, которые будут продолжать нашу работу.

— Как «Команда против пыток» обеспечивает безопасность сотрудников?

Ю: У нас есть отдельные инструкции для сотрудников, обучающие информационной и иной безопасности. Также есть своя IT-команда, которая следит за тем, чтобы мы могли продолжать свою деятельность, не подвергаясь большому риску. В офисах стоят камеры наблюдения на случай каких-то экстремальных ситуаций.

Если возникнет необходимость, естественно, «Команда против пыток» будет помогать сотрудникам с переездом, но пока ее не было. В основном это требуется на Северном Кавказе, там работа куда более жесткая и интенсивная.

— На что существует «Команда против пыток»?

С: За счет пожертвований, которые мы собираем от людей, меценатов, организаций. Это исключительно российское финансирование. Наш благотворительный фонд не может принимать иностранные источники — это запрещено законом. Мы очень благодарны всем людям, которые поддерживают «Команду против пыток». Только вместе мы сможем пройти через это смутное время.

В 2022 году количество пожертвований изменилось: у нас растет число жертвователей. Полагаем, это связано с тем, что в текущих условиях россияне готовы поддерживать организации, защищающие права человека, гораздо значительнее, чем в тот же период год назад.

— Есть ли на федеральном уровне чиновники, которые поддерживают «Команду против пыток»?

C: Скажем так, сейчас есть люди, которые нас поддерживают, в том числе во власти. Это не обязательно материальная поддержка. Многие помогают и делают то, что в их силах.

У нас достаточно хорошие отношения с уполномоченным по правам человека в России Татьяной Москальковой, которая нам помогает в решении различных вопросов. Нам приятно работать с уполномоченным по правам человека по Нижегородской области. Но есть и люди, с которыми сложно выстраивать отношения: например, уполномоченный по правам человека в Чеченской Республике.

Нас поддерживали некоторые чиновники, когда мы добивались внесения новой статьи «Пытка» в УК РФ. Но это было до начала СВО. Как думают чиновники сейчас, не совсем понятно.

Публичная помощь гражданскому обществу сейчас настолько стигматизированная, что если ты начнешь говорить об этом в государственной среде, то покрутят пальцем у виска или настучат «товарищу майору». Поэтому говорить про то, кто нам помогает, — это как стрелять себе в ногу и подставлять других людей. Тем не менее поддержка есть, и она растет. Кажется, это один из показателей провала политики государства в отношении прав и свобод человека и гражданина — всё больше людей хотят жить в свободной стране.

— Как изменилась работа в «Команде» после ухода Игоря Каляпина?

С: Для меня это было кардинальное обновление. Я был юристом и руководил оренбургским филиалом, где у меня было в подчинении максимум три человека. Теперь — больше 40 человек.

По прошествии года после моего избрания можно сказать, что «Команда» не перестала заниматься своей деятельностью и не «умерла». Мы стали развиваться в новых для нас направлениях, и мне кажется, что обновления идут нам на пользу.

— Вы продолжаете общаться с Игорем Каляпиным?

С: Да, мы общаемся с ним иногда. Обмениваемся информацией и точками зрения по разным вопросам, которые появляются в публичном пространстве. Сейчас у нас есть пара идей совместных проектов, но пока мы не готовы их раскрывать.Кроме того, Игорь Александрович наш заявитель по нападению, которое было совершено на него этим летом. По этому делу мы тоже с ним часто контактируем.

«Демобилизованные будут вымещать психологические травмы на задержанных гражданских»

— После 24 февраля «Команде против пыток» пришлось корректировать работу?

С: По основным направлениям деятельности ничего не поменялось. Единственное — нам пришлось отменить ютьюб-шоу «Правозащитная лента», в котором мы обсуждали разные правозащитные инфоповоды России и мира. С началом СВО стало понятно, что продолжать выпускать видео в полушутливой манере, когда умирают люди, невозможно. Не касаться темы СВО при этом тоже нельзя, а говорить про нее, избегая новояза, очень опасно.

Продолжается работа Минюста по признанию нас «иностранными агентами», которая началась после внесения изменений в этот закон. Сейчас это происходит больше по инерции. До 24 февраля все думали, что «иностранные агенты» — это главная проблема, с которой нужно бороться. Сейчас я думаю, что у власти совсем другие риски и другие проблемы. Мы далеко не в первой десятке тех, кто им может принести какие-либо проблемы.

Мы, естественно, будем помогать людям, которых привезут с зоны СВО, или украинским военнопленным, находящимся в России, если нам будут поступать жалобы на пытки и насилие по отношению к ним. Будь ты военнопленный или местный житель — пытки ни к кому применяться не должны.

— А сейчас жалобы, связанные с военными действиями или мобилизацией, есть?

С: До этого момента жалоб о физическом насилии в связи с СВО не было. По данным из открытых источников, «частичная мобилизация» прошла хоть и добровольно-принудительно, но без применения массового насилия к призывникам. Если вы с такой ситуацией столкнулись, то обязательно пишите нам — мы проведем расследование и окажем юридическую помощь.

Нужно учесть, что мы работаем не по всей стране, а по нескольким регионам и специализируемся только на пытках и жестоком обращении. Всё, что связано с иными нарушениями, больше касается соблюдения прав военнослужащих и военнообязанных. В этой сфере преуспевают другие организации: «Агора», «Военный омбудсмен», «Комитет солдатских матерей».

— Из-за войны Рамзан Кадыров — главный противник «Команды» — набрал «политических очков». Может ли он или его сторонники воспользоваться этим, чтобы разделаться со своими врагами, в том числе с правозащитниками?

С: Рамзан Кадыров назвал нас врагами всего чеченского народа, но я думаю, что он неправ. Столько пользы для простых граждан Чеченской Республики, сколько принесли все правозащитники, никто не сделал.

Рамзан Ахматович просто со своей колокольни на это смотрит и понимает, что есть люди, которые могут помочь, а он помочь не может. Мне кажется, из-за этого его зависть берет, поэтому он так плохо к нам относится.

Рамзан Кадыров в последнее время действительно набрал политический вес. Но он и все, кто ему этот политический вес увеличивает, понимают, что для них это игра ва-банк. Стараясь продлить свое политическое будущее, они просто стали еще быстрее пилить тот сук, на котором сидят.

Угрозу они видят, мне кажется, не в правозащитниках, журналистах и активистах, а в своих собственных кланах и «башнях» Кремля. Риск быть подставленными теми, с кем ты сидишь за одним столом, намного выше, чем от тех, кто ходит по судам и исключительно законными методами пытается добиться справедливости. Сейчас я думаю, что у Кадырова и власти совсем другие риски.

— Есть ли изменения в соблюдении прав задержанных и заключенных в последние годы и после начала СВО?

С: Пока правоохранительная система не заметила никаких изменений. Вероятно, это связано с тем, что СВО находится в активной фазе и демобилизованные еще не успели вернуться на гражданку и устроиться в правоохранительные органы.

Мы предполагаем, что демобилизованные люди все свои психологические травмы, полученные на СВО, будут вымещать на задержанных гражданских, как было после Чеченской войны. Уже сейчас ярко вспыхивают в информационном поле кейсы с правонарушениями, которые совершают участники военных действий. Всё это с пограничных территорий расплывается по всей России. Думаю, мы сможем наблюдать последствия уже в следующем году.

Ю: Мне кажется, прогресса в этой сфере нет. План «Крепость» как был, так и есть: задержанные сидят без еды и воды сутками в отделах полиции, не могут нормально помыться, сходить в туалет, поспать. Кажется, ситуация даже ухудшается с каждым годом.

— Каков сейчас вектор федеральной политики в соблюдении прав задержанных?

C: Мне кажется, что в направлении защиты прав задержанных у нас полное фиаско. Государство сейчас не намерено играть в надоевшую игру под названием «Соблюдение прав человека». Всё, что происходит в отделах полиции и следственных изоляторах, сейчас отошло на такой далекий план, что мало кого волнует.

Более того, мы видим продолжающуюся политику по уничтожению общественного наблюдения. Выборы в общественные наблюдательные комиссии в этом году закончились тем, что туда не попали правозащитники. В том числе юристы из нашей команды, которые всегда проходили в ОНК. Не прошел даже Каляпин. Туда набрали в основном бывших ветеранов, офицеров и силовиков.

Также мы стали свидетелями зачистки в Совете по правам человека, когда из состава исключили видных правозащитников, в том числе основателя «Комитета против пыток» Игоря Каляпина.

— Что может помочь решить проблему полицейского насилия и пыток в России?

Ю: Я думаю, что решить проблему пыток в России можно только одним способом: сделать так, чтобы государству пытать было невыгодно.

Большая проблема — в палочной системе, которая спускается сверху правоохранительным органам. Представьте, у вас есть строгий план на десять изнасилований в месяц. Естественно, что полицейские применяют насилие, чтобы добиться признания в преступлениях от невиновных. Это дополняет российская судебная система, где признание обвиняемого или подозреваемого всё еще является царицей доказательств. В такой системе государству выгодно пытать людей.

Потом, нужно, чтобы начальник каждого отдела полиции, СИЗО, колонии и прочих учреждений боялся наказания за насилие. Сейчас начальники этого не боятся, потому что государственные механизмы контроля не работают в этой сфере.

С: Одна из главных целей «Команды против пыток» — борьба с источником проблемы. Многие думают, что под этим скрывается борьба с пытками в полиции, но на самом деле источником проблемы является Следственный комитет.

Правоохранителям нужно заменить палочную систему на систему оценивания эффективности работы. Включить туда показатели по типу эффективности расследования, количества проведенных экспертиз, количества опрошенных свидетелей.

И самое важное — обществу нужно перестать ставить насилие во главу угла. Насилие — это не тот столп, вокруг которого можно построить счастливое государство. Если начнем с этого понимания, то уже сделаем полдела.