«Они хотят запретить мне дышать, но я продолжу». Как петербуржец сделал каминг-аут после принятия закона о запрете ЛГБТ

Вадим Ваганов вырос в политически активной семье, в 18 лет вступил в системно-оппозиционную партию «Яблоко» и присоединился к «Молодежному Яблоку» — внутрипартийному объединению, которое создано молодежью для выражения позиций по различным инфоповодам.

За восемь лет в политике Вадим — юрист по образованию — участвовал в десятках протестных митингов и перформансов. С 2017 по 2019 год он возглавлял петербургское «Молодежное Яблоко», где регулярно выступал против дискриминации ЛГБТ-людей.

Сейчас Вадиму 26 лет, он работает в русскоязычном медиа об ЛГБТ-сообществе, которое просит не называть, и помогает муниципальному депутату Виктору Вдовикову в Пушкине. Молодой человек хочет остаться в России, продвигать либеральную политику и не бояться — для этого он сделал каминг-аут в день принятия дискриминационного закона.

Как Вадим принял свою ориентацию и перестал бояться говорить о гомосексуальности

— Давай начнем с начала. Как ты осознал свою ориентацию?

— Всё просто. Как и все парни в период полового созревания, я смотрел порно и однажды понял, что мое внимание сосредоточено не на девушке, а на мужчине. Так, где-то в 14, я осознал, что гей.

У меня не было каких-то там внутренних волнений и переживаний по этому поводу. Я просто понял, что мне следует мимикрировать под гетеросексуала, чтобы не было проблем, непонимания, гомофобии. Я подумал, что имеет смысл скрывать свою сексуальную ориентацию.

— Почему в 14 лет у тебя возникло ощущение, что ориентацию лучше скрывать? Ты рос в агрессивной среде?

— Я бы так не сказал. Скорее [это потому], что свое юношество я провел в гоповатых компаниях, где были нормой гомофобные шутки.

К тому же, когда я был ЛГБТ-подростком в начале 2010-х, еще не было такой репрезентативности в книгах, сериалах, кино [как сейчас]. Вокруг была представлена только гетеросексуальность, а сверстники хвастались первым опытом отношений и спрашивали: «А у тебя как с этим, Вадик? Ты уже встречаешься с девочками?»

Всю школу, кроме последних классов, я строил из себя покорителя женских сердец, бегал за девочками. Дошло до того, что после долгих ухаживаний я предложил однокласснице встречаться, и она согласилась. В тот день я провел ее до дома за ручку, на прощание поцеловал в щечку. А уже на следующий день стал игнорировать и делать вид, что никаких отношений не было, всячески скрывался на задней парте.

Как я потом понял: скорее всего, я хотел получить одобрение со стороны сверстников, показаться «нормальным». Мальчик бегает за девочкой — это социально одобряемое поведение.

Вот и получалось: ты вроде не хочешь отставать от других, но и честно сказать про свою жизнь не можешь. Но я зря боялся. Когда признался своим друзьям и семье, все отнеслись спокойно. Никакого осуждения. Тем не менее в подростковом возрасте я переживал, что от меня все отрекутся и я останусь один, просто потому что я гей.

— Ты писал в фейсбуке, что твои родители давно знают о твоей ориентации. Как они узнали и как отреагировали?

— Первый каминг-аут я сделал перед ними в 17 лет. Пришел из школы домой, мама позвала меня на кухню на важный разговор и напрямую спросила,

гей ли я. После ее вопроса я почувствовал себя прижатым к стенке и понял, что раз вопрос стоит напрямую, то незачем скрывать. И признался.

Дело в том, что в 17 лет я уже заводил отношения с парнями. У меня был фейковый аккаунт в «ВК», и я размещал анкеты для знакомств со своей фотографией в ЛГБТ-пабликах. Как я потом узнал от мамы, ее знакомый обнаружил эту анкету и узнал меня.

Первая реакция мамы была бурной. У нее были предрассудки по поводу геев: например, что мы не можем иметь детей (хотя на самом деле есть суррогатное материнство и много других вариантов). Когда мама выслушала меня, то сказала, что в любом случае любит меня, ведь я ее сын и иначе быть не может.

От мамы о моей ориентации узнал отец. Он меня полностью принял, но никогда не обсуждал мою ориентацию. Этого хватило, чтобы впоследствии я мог приводить к себе парней, не боясь реакции родителей. После этого будто камень с плеч упал: никогда не думал, что открываться будет совсем не страшно. И я уже не боялся признаться друзьям.

Как Ваганов стал председателем петербургского «Молодежного Яблока» и вступался за ЛГБТ

— Почему ты пришел в политику? Сколько тебе тогда было лет?

— Мои родители часто обсуждали политику. Отец был ярым сторонником Михаила Ходорковского. У нас даже был календарик с ним, по которому он вел счет, сколько уже сидит Ходорковский в тюрьме по делу «ЮКОСа».

В детстве я понял, что родители недовольны президентом. Возможно, именно это сыграло роль в том, что я заинтересовался политикой. В старших классах я следил за повесткой и понял, что страна идет куда-то не туда, к подавлению свобод. Это побудило меня в 18 лет изучать политические партии, среди которых я открыл оппозиционные.

В 18 я думал, куда мне пойти: в «Парнас» или в «Яблоко». Выбрал второе за их последовательность в действиях и антивоенную позицию с Чечней.

Меня смущало, что в «Парнасе» были представители националистических взглядов, хоть и с уклоном в демократию. Ведь даже если националист не высказывается ксенофобно, неизвестно, как он относится к тому же ЛГБТ-сообществу: вдруг окажется, что для него [гомосексуальные люди] это не люди вовсе или их ориентация — болезнь.

Я понял, что смогу найти в «Яблоке» единомышленников. И, как показал опыт, я не ошибся.

С 2021 года я исключен из партии. Хотя «Яблоко» всё еще соответствует моим взглядам.

— Почему тебя исключили из «Яблока»?

— Если брать петербургское отделение, то в 2021 году очень многих исключили из «Яблока».

Политика не бывает без личностных конфликтов. Спустя время я понимаю, что конфликты 2021 года были личностными: мы не сошлись в каких-то вещах, кто-то посчитал кого-то слишком прогрессивным или наоборот.

— Не жалеешь, что сейчас, в такое время, ты не в партии?

— Первое время было обидно, еще до этой войны. Когда ты в партию многое внес, был в руководстве отделения, становится грустно. Но я всё еще поддерживаю связь с людьми и состою в «Молодежном Яблоке» — оно сотрудничает с партией, оставаясь самостоятельной организацией.

— За семь лет в партии какие политические инициативы ты реализовывал? Какие из них были интересными и запоминающимися?

— За такой срок многое было. И вывешивание баннеров в поддержку политзаключенных, и организация митингов против призыва в армию. Акции против «обнуления»: мы стояли с плакатами «Лучшая поправка — это Путина отставка».

Я проносил в повестку права ЛГБТ-людей. Например, в 2019-м в перечне вопросов для собеседования депутатов [«Яблока»] появились пункты об отношении к ЛГБТ и однополым бракам. Это было направлено на проверку адекватности: человек может называть себя либералом, демократом и кем-угодно, но если он считает, что феминисток или ЛГБТ-людей надо ограничить в правах, то проблемы во взглядах у него все-таки есть.

Когда я был в руководстве петербургского «Яблока», мы приглашали Максима Каца в качестве начальника избирательной кампании 2019 года. Он тоже понимал, почему такие вопросы нужны. Всё это делало отделение достаточно прогрессивным.

— Включение в собеседование вопросов об отношении к ЛГБТ произошло благодаря тебе?

— Не могу сказать, что я не поспособствовал этому. Когда у нас были заседания руководящих органов, я не боялся говорить слова поддержки ЛГБТ-людям. Когда Сергей Трошин (депутат МО «Литейный округ», который в конце июня 2022 года сделал каминг-аут как гей — прим. «Бумаги») выставил радужный флаг на муниципальном совете, я его активно поддержал на партийном уровне.

Когда формировалась программа для выборов, мы с Трошиным выступали за то, чтобы в документе было четко прописано: мы будем выступать против дискриминации, в том числе по сексуальной ориентации. Важно заявлять об этом, чтобы ЛГБТ-сообщество знало, что «Яблоко» вступится за них.

На первомайских шествиях, когда были ЛГБТ-колонны, мы пускали активистов в свою «яблочную» колонну — чтоб они чувствовали себя в большей безопасности. Мы могли сразу среагировать и помочь, если был бы какой-то беспредел.

— Чем ты сейчас занимаешься?

— Я работаю в российском ЛГБТК+-медиа, пишу новости и статьи, посвященные жизни ЛГБТ-людей. Поддерживаю контакт с «Яблоком» и работаю в молодежном отделении.

Из-за военных действий [в Украине], конечно, политическая сила многих движений заглохла. Если ты что-то начнешь делать, то все переживают, что за тобой могут прийти, впаять тебе «дискредитацию» и закрыть непонятно на сколько. Ладно, если бы это был штраф обычный, но тут уже свобода на кону.

Лев Шлосберг говорил, что нам главное сохранить себя свободными людьми в несвободной стране. Мне кажется, это очень разумная позиция. Потому что рано или поздно всё плохое закончится, снова откроется окно возможностей для участия в общественно-политической среде. Важно остаться на свободе, чтобы можно было в это окно попасть.

Зачем Вадим совершил каминг-аут в России во время ужесточения репрессий

— Тем не менее ты сделал каминг-аут, который приурочен к принятию в третьем чтении законопроекта об «ЛГБТ-пропаганде». Как ты на это решился, оставаясь в России?

— Вообще, я публичный каминг-аут хотел совершить довольно давно, но руки не доходили. А когда случилась эта история с законопроектом, то посчитал, что нельзя молчать и игнорировать эту тему, потому что это приведет к тому, что люди будут больше «уходить в шкафы».

Одобряемая гомофобия может развязать руки многим радикальным гражданам, которые увидят эти настроения, а значит, они могут делать что угодно и им ничего за это не будет. Вдобавок парламентарии лепят из ЛГБТ образ «врага родины».

Мне показалось важным сделать публичный каминг-аут именно сейчас. Показать, что я не боюсь и не собираюсь следовать законопроекту. Никто не должен бояться, нас невозможно сделать невидимыми. Рано или поздно все эти законы отменят.

Я морально готов, что меня могут оштрафовать, но ничего страшного в этом не вижу. Если что, будем пытаться обжаловать или соберем [деньги] на оплату.

— Какой была реакция на каминг-аут?

— Я получил с десяток личных сообщений. Один парень писал, что последние месяцы находился в глубокой депрессии и мой пост его немного зарядил позитивом. Важно видеть других, таких же, как ты, людей, чтобы не чувствовать себя одиноким и беспомощным.

Все коллеги высказали слова поддержки: в фейсбуке большинство комментариев как раз от них. Мама переживала, потому что неизвестно, что ожидать от нашей власти в такое время: вдруг завтра ко мне уже придут, скажут, что я что-то нарушаю, и применят соответствующие санкции.

— Не было осуждения или агрессии?

— Удивительно, но я не столкнулся ни с одной негативной реакцией на этот счет. Мне никто не высказал какой-либо скепсис, не заявил, что я занимаюсь «ЛГБТ-пропагандой». Хотя я и раньше не сталкивался с гомофобией.

Взять, например, мои ноготки — маникюр я делаю уже больше года. Были ситуации, когда мне говорили: «Ну что ты, это не по-мужски». Но таких комментариев очень мало. Куда больше я сталкивался с позитивной реакцией: в торговом центре или в магазине меня останавливали кассирши и говорили: «Дай руку!» Я даю, и мне говорят: «Ноготочки! Как красиво!»

Бывает еще, что люди просто не понимают этого. Меня девушки останавливали и спрашивали: «А почему ты решил сделать маникюр?» Я объяснял, что это красиво, мне так комфортно.

— Как человек, который недавно сделал каминг-аут, можешь ли ты рядовому, не погруженному в ЛГБТ-тематику читателю объяснить, зачем нужна огласка?

— Публичные каминг-ауты — одна из самых эффективных стратегий по искоренению нетерпимости. Одно дело, когда люди сталкиваются с образом ЛГБТ-людей — «врагов родины», которые хотят «развратить нашу страну». Другое дело — напрямую столкнуться с ЛГБТ, увидеть, что это обычные люди, а не инопланетяне.

Так появляется понимание: то, что транслирует наша действующая власть, — это попытка сконструировать врага внутри общества, чтобы переключить внимание населения с насущных и важных проблем на борьбу с ЛГБТ.

— А почему каминг-ауты важны для самих ЛГБТ-людей?

— Это влияет на психологическое здоровье. Когда ты вынужден скрываться и боишься сказать лишнего, это замыкает, ты не можешь спокойно жить. Это приводит к высокому уровню стресса, а у кого-то к депрессии, психическим расстройствам. Когда человек открыт и понимает, что все нормально относятся к нему, жить проще.

Но нужно оценивать риски. Одно дело — делать каминг-аут в Петербурге, Москве, другом крупном и прогрессивном городе. Совсем другое — там, где живет 50 тысяч человек и меньше, где все друг друга знают, где царят более консервативные настроения. Твой публичный каминг-аут может создать угрозу твой жизни. Кому от этого легче будет?

Даже если город большой, нужно оценивать настроения среди своих близких. Когда я помогал оппозиционным кандидатам в избирательной кампании в Новосибирске, я набирал сотрудников и волонтеров в штаб. Был парень 14–16 лет: интересовался политикой, хотел увидеть демократических и либеральных кандидатов. Я не смог принять его на работу из-за несовершеннолетия, но предложил общаться. В какой-то момент он признался, что гей и что скрывается. Возможно, я был одним из первых людей, с кем он смог поговорить начистоту.

Он рассказал, что его родители слушают пропагандистов, высказывают гомофобные комментарии, и спросил: «Вадик, как думаешь: я хочу признаться, что гей, — стоит ли мне это делать?» Конечно, я мог сказать, мол, видимость — это хорошо. Но я понимал, что после этого у него может не быть нормальной жизни до 18 лет, пока он не получит независимость. Я высказал опасения, что каминг-аут может сделать жизнь хуже и имеет смысл обезопасить себя и подождать.

Почему Ваганов не собирается соблюдать закон об «ЛГБТ-пропаганде» и не планирует уезжать из России

— Прямо во время нашего интервью, 5 декабря, Владимир Путин подписал закон об «ЛГБТ-пропаганде». Как ты относишься к этой новости?

— Понятно, что я отношусь к этому закону крайне негативно, он касается меня напрямую. Он запрещает мне рассказывать о своей жизни и жизни моих ЛГБТ-друзей в позитивном ключе. Согласно нормам, если я говорю об ЛГБТ-людях, я должен добавлять: «Как это неправильно. Я вот, знаете, гей, но это всё так плохо. Я сам себя осуждаю, имейте в виду».

Но фактически это никак не изменит мою жизнь. Я не собираюсь следовать дискриминационному закону, потому что это что-то на уровне «Если вам запретят дышать, вы прекратите дышать?». Другими словами, они хотят запретить мне дышать, но я продолжу.

— Как думаешь, к каким последствиям может привести этот дискриминационный закон?

— Гомофобия становится частью государственной идеологии. Это может повысить уровень ненависти к ЛГБТ-персонам. Это может сказаться на психическом состоянии людей: они будут думать, что неполноценные, раз государство так говорит, будут бояться столкнуться с насилием и гомофобией.

Думаю, и человеконенавистнических высказываний станет больше. Наши парламентарии сами не следят, что говорят, и выдают порой такие формулировки, что ты думаешь: в нормальной цивилизованной стране этот человек давно был бы осужден за пропаганду ненависти. Но в России им всё сходит с рук.

Я думаю, что может повыситься уровень преступлений на почве гомофобии. И это всё, конечно, очень печально.

— Несмотря на войну, мобилизацию и принятие закона об «ЛГБТ-пропаганде», ты остаешься в России. Почему?

— Не хочу покидать свою страну. Я родился в России, прожил тут всю жизнь, занимался общественно-политической деятельностью и вдохновлял других. У меня здесь огромное количество друзей, знакомых, родственников. Так почему же я должен покидать Россию?

Это не первый дискриминационный закон. Да и если говорить начистоту, наша власть будет только рада, что оппозиционно настроенные граждане уезжают. А я не хочу делать этой власти приятно.

Конечно, я думал о переезде. Наверное, каждому человеку оппозиционно настроенных взглядов, который занимается общественно-политической деятельностью, приходит в голову мысль: «А не уехать ли мне из России? А не подумать ли мне о своей безопасности?»

— Что могло бы стать последней каплей для переезда?

— Я рассматриваю эмиграцию только в том случае, если буду четко понимать, что мне грозит уголовное преследование. Всё же на свободе от человека всегда больше пользы, нежели в тюрьме. Но даже если бы я покинул Россию, то потом обязательно вернулся бы.

Если говорить про решение остаться, то люди, которые продолжают жить в России и публично критикуют решения наших парламентариев, вдохновляют других на борьбу, на то, чтобы не опускать руки и не унывать.

— С планированием в России сейчас туго. Как говорится, горизонт планирования сократился чуть ли не до одной минуты. Есть ли у тебя планы на будущее?

— Прогнозы можно как угодно повернуть. Уже через год может наступить «прекрасная Россия будущего», а могут принять, например, закон о мужеложстве. С моих 18 лет у нас с коллегами уже были разговоры, мол, вот сейчас у этой власти нет опоры, нужно чуть-чуть подождать. Времени прошло достаточно, а стало ещё хуже — со дна постучали.

Тем не менее я бы хотел продолжать заниматься легальной политикой. В 2019-м я участвовал в муниципальных выборах, выдвигался в Пушкине, набрал 700 голосов, не хватило 300 для избрания. Сейчас я помощник муниципального депутата, и в нормальных условиях, невоенных, я бы участвовал в выборах.

Я бы хотел всеми силами продвигать либеральную политику в России. Хотел бы, чтобы человеческая жизнь ценилась. Чтобы права наших граждан соблюдались.