Анна Старобинец — автор книг для взрослых и детей. Ее произведения переведены на большинство европейских языков, изданы в США, Японии, Турции. В 2018 году она стала лауреатом международного конвента фантастики «Еврокон» в номинации «Лучший писатель Европы». Одна из ее книг должна была выйти в Грузии, но началась война.
В интервью Paper Kartuli Анна Старобинец рассказала о работе над новым романом об оборотнях в Цхалтубо, сказочном напитке мухузани и трудностях интеграции.
Кто вы
— Я писатель и сценарист. Пишу и для взрослых и для детей. Для взрослых в основном научную фантастику, антиутопии, мистику — кровь, секс, насилие. Для детей — детективы.
Моя наверное самая популярная книга для взрослых называется «Лисьи броды». А для детей — литературный цикл «Зверский детектив». В нем семь книг. Одна из них — «Темное прошлое» — вышла совсем недавно. Это классический детектив, но с антропоморфными персонажами: там все герои — звери, а действие происходит в лесу. Главные персонажи: Барсук — пожилой, склонный к наращиванию барсучьего жира следователь, и его помощник, приемный сын Барсукот — герой с внутренней драмой, потому что он не знает, кот он или барсук.
У меня есть такая метафора, я не впервые делюсь ею, но она определяет то, как устроена моя работа. Представьте дом и в нем — красивую, светлую и солнечную мансарду. Там у меня живут прекрасные, смешные и милые зверушки — приятные существа, с которыми хорошо иметь дело. Это мои истории для детей. А есть подвал, где живут монстры. Я умею туда заходить — у меня есть ключ — и могу вовремя его закрыть. Это мои книги для взрослых. А сам дом — моя основная жизнь, в которой я занимаюсь еще кучей всего, помимо детей и быта: работаю над сценариями, веду курсы сторителлинга и пишу в телеграм-канал «Зверский квакаунт».
Сейчас я работаю над «Зверской энциклопедией мира». За все годы, что я пишу «Зверский детектив», его вселенная сильно разрослась. Постепенно появились новые леса, например, Виноградный. В этом цикле нет стран, но Виноградный лес — это Грузия. Местная валюта называется винги — специально обработанные виноградные косточки. Главный напиток — мухузани. В классической версии «Зверского детектива» есть мухито, и все фанаты знают, что это настойка на сонных осенних мухах. А мухузани — настойка на осенних мухах, но [при приготовлении] их сначала зарывают в землю. Это, конечно, отсылка к квеври.
Есть и другие леса, в каждом из которых своя мифология, свои боги, своя валюта, свой транспорт, свои бары и рестораны, и «Зверская энциклопедия мира» всё это систематизирует.
Я читала грузинские сказки и мифы. Тут очень особенные мистические твари, ни на кого не похожие. Например, мне нравятся некоторые законы гостеприимства, которые бытуют у дэвов. Дэвы — это сильные, но тупые монстры, которых легко обмануть. Обычно в их доме есть мать семейства, а грудь у нее, как у многих сказочных персонажей, длинная — так как она выкормила много поколений монстров — и она закидывает ее за спину. Так вот, если герой оказался в доме дэвов, он должен подойти сзади и быстренько поцеловать ее грудь. Это неэротическое действие — целуя грудь матери дэвов, герой становится молочным братом ее сыновей, и они будут обязаны его принять и помогать ему.
Есть также довольно экологичные сказки про охотников и охоту. Например, такая история: идет охотник, видит — олень, стреляет в него и не убивает. Олень человеческим голосом ему говорит: «Убей меня дважды». Человек стреляет еще раз, олень превращается в страшного монстра и убивает всю деревню. Мораль тут такая: надо убивать с первого раза, чтобы животное не мучилось.
Грузия кинематографичная страна. В частности есть потрясающе кинематографичное место, очень подходящее для фэнтези или sci-fi — Цхалтубо. Это невероятная локация и для кино, и для романа. Там разрушенные, полузаброшенные и ветхие советские санатории. В некоторых до сих пор живут беженцы из Абхазии. Там можно бродить, заходить в номера. В одном номере, например, висит платье на вешалке и стоит красная детская машинка.
Я работаю над романом, действие которого разворачивается частично в Цхалтубо. Это фантастический young adult, про подростков. Среди героев: подросток-оппозиционер и мальчик с Донбасса, которой хотел ехать на Запад, а мама привезла его в Россию — это реальная история, я знаю такую. Почти все подростки в книге — оборотни. Там есть побег в Грузию. Причем все бегут сюда от режима, а подростки — потому что их преследуют враждующий клан оборотней.
В Цхалтубо есть радиоактивные ванны (радоновые ванны — одно из направлений бальнеологического лечения — прим. Paper Kartuli), и локация, которую я использую в романе, как раз оттуда — круглое нечто, с дырой в крыше, сквозь которую спускаются лианы, и там такие ванночки, ничем не наполненные и давно пересохшие. В этих ванночках мои герои будут превращаться в оборотней.
Это сказка, но ее бэкграунд — реальная ситуация, реальные политические события и война. Принцип такой же как у Гильермо дель Торо в «Лабиринте Фавна»: действие там происходит на фоне гражданской войны в Испании, но зло находится не только снаружи, но и в изнанке реальности.
Где мы
— Мы в кафе Bulbuli. Я тут живу недалеко. В парке Роз играю в настольный теннис, а это место находится на полпути от парка Роз к моему дому. Я искала кафе, где могу работать, и как-то зашла сюда случайно.
В первый раз меня отпугнул его размер, я подумала, что тут будет тесно. Но решила все-таки попробовать. И выяснилось, что здесь очень хороший кофе — я кофеман и мне важно, чтобы кофе был вкусный, а тут он отличный. Есть гречишный чай, который я очень люблю и которого нигде больше в Тбилиси не встречала, вкусные конфеты и очень приятные люди. А еще тут уютно, как дома, и книги на полках.
Я в Грузии с марта 2022 года. До переезда я была здесь дважды. Мой покойный муж Александр Гаррос был наполовину грузин. В детстве он проводил здесь лето и бегло говорил на грузинском, что сейчас меня потрясает гораздо больше, чем когда он был жив, потому что теперь я знаю, насколько сложно заговорить на грузинском.
У моих детей здесь есть родственники по их отцу. Но близких отношений мы с ними не поддерживаем, хотя они прекрасные люди. Все ограничивается приглашением на семейный праздник раз в год.
Когда началась война, одна из книг «Зверского детектива» вышла на грузинском. И получилось так, что когда я сюда приехала в марте, книжка была готова. Я написала издательнице письмо с вопросом, не устроить ли нам презентацию — раз я здесь и моя позиция всем известна. Но издательница ответила, что сейчас не время русскоязычному автору встречаться с грузинскими детьми. И книга так и не поступила в продажу.
Как вы
— Мне кажется, теперь, когда я отлучена от дома, в любом месте, где я оказалась и где окажусь, всегда будет некое жонглирование плюсами и минусами. Я не жду, что мне где-то станет полностью хорошо.
Грузия — красивое, теплое, вкусное и физиологически очень приятное место. На что ни взглянешь — почти всё красивое, что в рот ни возьмешь — все вкусное.
Из минусов — мы пасемся внутри нашего эмигрантского бабла и выйти за его пределы и интегрироваться в местное общество пока не удалось никому. Не помогает ничего. У меня даже был грузинский бойфренд, тоже не помогло. Конечно, без знания языка сложно, но, мне кажется, и с языком ты будешь очень близко стоять, но всё равно со стороны смотреть на жизнь людей, для которых ты посторонний и им и останешься. А с учетом русского айдентити и той постсоветской и текущей травмы — это никак не позволит такому человеку, как я, интегрироваться в местную жизнь.
Наблюдая за протестами, одна из главных мыслей, которая появилась у меня, — как же правильно, что у местных нет никакой нормализации насилия [со стороны полиции]. Мы как будто бы привыкли мгновенно. А тут каждый раз это шок. По-прежнему нет ощущения, что есть народ, а есть некие «они». Ну разве что конкретно «Грузинскую мечту» воспринимают как этаких прихвостней России. Возможно, насилие со стороны полиции вызывает такое изумление, потому что у многих полицейских есть родственники, друзья или дети друзей среди протестующих на митингах. Хотя сейчас, наверное, это изумление уменьшится постепенно, потому что надежда на то, что полиция перейдет на сторону народа, как будто не оправдалась.
Мой сын Лев, которому девять лет, любит петь, и его музыкальная школа находится рядом с парламентом. Когда начались протесты, я перестала его туда водить, так как стало страшно идти с ребенком в эпицентр газа. А потом я поняла, что вокал начинается раньше, чем митинги, и Лев продолжил ходить.
И вот мы возвращаемся с урока, на такси, на улице начинают собираться люди. Я читаю новости с фото чудовищно избитых ментами протестующих. Лева заглядывает в телефон и спрашивает, что это за избитые люди. Я ему всё рассказываю. Он говорит: «Раз их избили полицейские, значит, дело было в России?». И когда я объясняю ему, что это здесь, он смотрит на меня таким затуманенным взглядом, потом у него в глазах проясняется, и он говорит, девятилетний человек со взрослой интонацией: «Пора уезжать?».
Подпишитесь на регулярный донат редакции Paper Kartuli ✊
Ваш платеж поможет нам выпускать новые тексты в рубрике «Портрет».
