Дом быта на углу Лермонтовского проспекта и улицы Декабристов работает больше полувека — с 1969-го. В нем и сейчас можно сходить в парикмахерскую, починить часы и технику, отдать вещи в прачечную, купить носки и сделать много другое; всего здесь открыто больше сотни небольших бизнесов. Тем не менее этим летом власти подтвердили, что здание собираются снести, на его месте построят выходы станции метро «Театральная».
«Бумага» отправилась в дом быта и записала истории владельцев малых бизнесов, оказавшихся под угрозой закрытия.
Юрий, ювелир
Мастерская появилась здесь в 2009 году — тогда же я пришел сюда работать учеником ювелира. Работал 13 лет, мы ремонтировали и изготавливали украшения. А в 2022-м хозяин мастерской решил продать ее, и мы с супругой поняли, что было бы здорово работать на себя: подужались, взяли кредит и выкупили мастерскую. Я стал ее хозяином, мы сделали ставку на развитие дела.
Я только-только расплатился с кредитом, когда начали говорить о сносе здания. Этот бизнес — это все [для меня], вся моя рабочая деятельность связана с домом быта. Если его не станет, это будет означать крах бизнеса.
Я не могу взять мастерскую и перенести в другое помещение — здесь уже насиженное место, и за 16 лет люди к нему привыкли. Если посмотреть на картах, здесь единственная ювелирная мастерская, и для местных жителей больше нет альтернативы.
Не вижу смысла сносить дом быта. Когда ко мне приходят клиенты из Мариинки, они рассказывают, что идея снести его принадлежит непосредственно Гергиеву (подтверждений этому нет, однако дирижер выступал против проекта строительства вестибюля прямо на Театральной площади и от этого варианта власти отказались — прим. «Бумаги»). Вариантов [разместить выход] много, но рассматривают почему-то дом быта.
Экспертиза трехлетней давности показала, что строительство метро на месте дома быта обойдется городу на два миллиарда дороже, чем в любом другом (только на выкуп участка и здания потребуется потратить 1,4 миллиарда рублей из бюджета — прим. «Бумаги»). Думаю, такие деньги можно было бы прекрасно потратить на развитие города.
В случае сноса страдает и малый бизнес, и сами местные жители. Здесь очень много контор чуть ли не с советских времен, и они скомпанованы здесь: и парикмахерская, и ремонт сумок, обуви, часов, техники, и ателье. Сюда приходит много пожилых людей: они оставляют [украшения] на ремонт мне, а потом змейкой ходят по этажам: где-то сумку отдает, где-то тапочки, где-то майку купила. Подобного в этом районе больше нет.
Периодически хозяин здания (дом быта принадлежит АО «Услуга», ее гендиректор — Юрий Филатов: в 1980-х он был главой городского управления, которое отвечало за бытовые услуги, а в 1990-е приватизировал здание. На момент публикации представители АО не ответили на вопросы нашей редакции — прим. «Бумага») проводит собрания с арендаторами и рассказывает, что происходит. По его словам, пока нет окончательного решения, а то, что пишут в газетах и в интернете — информационная война с арендаторами, чтобы быстрее разогнать их. Сейчас здесь стопроцентная заполняемость, но если разогнать хотя бы половину, дом быта будет проще снести.
Когда будет принято окончательное решение, насколько мне известно, руководство здания будет судиться — дальше это может затянуться неизвестно на сколько.
Сейчас у нас нет никакого плана действий. Если мы перенесемся в другое здание, встает вопрос: найдут ли люди, которые ходят сюда, дорогу в новое место? Все начнется с нуля — это будет полностью новая мастерская. Пока появятся новые отзывы на картах, наработается клиентура, народ узнает и начнет ходить.
В центре в основном жилые дома и проблематично здесь найти помещение для производства — хоть и малого. Лично я буду здесь до последнего — пока стены не начнут сыпаться.
Марина, сдает в аренду музыкальные классы и фотостудию
Я действующая концертно-камерная оперная певица: раньше училась в Мариинском театре, и сама приходила в дом быта — снимала классы для репетиций. Здесь организовывала концерты, репетировала с музыкантами и преподавала сама. За это время подружилась с администраторами, одна из которых предложила мне помещение от собственника. Три года назад я решила его снять.
Сейчас в доме быта у меня арендовано восемь помещений — под музыкальные классы и фотостудию. Я веду еще много дел параллельно, но это стало для меня удобным подспорьем и, скорее, ситуативной бизнес-историей.
По поводу сноса у меня нет никакой информации — только слухи. Я писала обращение в комитет по градостроительству и архитектуре, когда были общественные слушания, но на все возражения мне прислали одинаковые ответы о том, что генплан уже утвержден.
Для меня дом быта — это не просто бизнес-центр, а самобытный культурный центр. Здесь находится более 40 помещений для музыкальных репетиций детей и студентов — рядом консерватория, музыкальная школа и училище. Эти помещения стабильно работают по десять часов каждый день — это по 400 часов репетиций ежедневно.
В этом районе нет аналогичных зданий: здесь все жилое, и есть только один бизнес-центр, но музыкантов туда не пускают [из-за шума]. Другие бизнес-центры — либо далеко, либо дорого.
Я спрашивала у комитета: «Куда пойдет вся эта молодежь?» Количество учебных аудиторий в вузах и школах ограничено, а студентам нужно где-то заниматься, они — будущий цвет нации, лауреаты международных конкурсов.
Срок сноса здания мы начнем отсчитывать, когда объявят тендер. До этого момента мы живем в достаточно спокойном режиме. Проект выхода еще не готов — возможно, его утверждение будет задерживаться и будут доработки — это может затянуться на несколько лет. Может, изменятся настроения у власти или финансовая сторона, но сейчас есть силы, которые очень заинтересованы в этом несчастном пятачке.
Если здание снесут, надеюсь, что я пострадаю не сильно, и смогу найти новые помещения. Когда объявят тендер, начну собирать чемоданчики и искать другое место — или даже другую сферу.
По нашим прикидкам у нас есть два-три года, но мы всем коллективом решили надеяться, что все обойдется, и пока распускать грязные слухи [о неизбежности сноса] совершенно не хочется. Но главный вопрос все еще стоит: где будут заниматься дети?
Анастасия, швейный бизнес (бренд Sleep&Home)
Свой бизнес я начала в 2012 году — стала шить одежду для сна и дома. Сама жизнь продиктовала, чем я хочу заниматься: когда у меня появились маленькие дети, я не могла найти для них пижам, которые хотела. Тогда начала сама шить пижамы и сорочки. Постепенно ко мне стали обращаться и взрослые. Для меня это стало не просто работой, а делом для души: мне нравится придумывать одежду, носить ее и через нее выражать себя.
В дом быта мы переехали в 2020 году — здесь предлагали хорошие условия аренды, а район находился рядом с моим домом. Сначала здесь была мастерская с машинками, и я самостоятельно отшивала всю продукцию. Сейчас все производство перенесли в цех, но часть помещения я оставила под творческую мастерскую, теперь там придумываю и отшиваю новые модели.
У меня были соседи [по дому быта], с которыми мы целый год не общались — только здоровались, не зная даже имен. Незадолго до их отъезда ко мне пришел покупатель, когда меня не было, и обратился к соседям: они написали мне и через мой телеграм-канал узнали, что я люблю фильтр-кофе. В следующий раз, когда мы встретились, они сказали: «Настя, мы тоже пьем фильтр». Так мы стали общаться, приглашать друг друга в кофейни, а потом сдружились и стали деловыми партнерами.
Пару лет назад нас впервые начали созывать на собрания по поводу сноса. Я всеми руками за владельцев здания, но к истории со сносом отношусь философски: если здесь закончилась история, в другом месте обязательно откроется еще одна. Горьких переживаний у меня нет: город живет, меняется, у него появляются новые приоритеты — наверное, большинство людей метро здесь порадует.
Мне обидно, что другие арендодатели могут пострадать, я понимаю переживания хозяев здания и людей, которые прикипели к нему. Просто лично я против стабильности: она необходима в какой-то момент, но потом обязательно нужно обновляться. Зачастую для этого нужен пинок извне. Честно говоря, я жду момента, чтобы меня куда-то это сподвигло.
На мой бизнес снос дома быта вряд ли повлияет. Помещение мне сейчас не нужно, а микроофис можно сделать и у себя дома. Все, что ни делается, все к лучшему.
Дмитрий, преподаватель музыки
Я преподаю гитару. В 12 лет родители отдали меня в музыкальную школу, после нее я поступил в экономический вуз, но параллельно продолжал играть. В конце обучения подал документы в музыкальное училище, и отучился еще и там.
С 18 лет начал заниматься репетиторством, и сейчас преподаю уже больше десяти лет. Мне нравится видеть результат: когда приходит ребёнок, который раньше даже не держал в руках гитару, а спустя время уже играет, выступает на концертах и становится лауреатом конкурсов. Меня заряжает сам процесс обучения и общение с детьми . Иногда, конечно, устаешь, но в целом прикольно.
В 2020-м мы с коллегами решили работать здесь. В студии у нас три педагога, мы проводим уроки гитары, флейты и вокала — в основном для детей.
Про снос здания начали говорить три года назад, но слухи об этом пошли уже давно. Здесь собирали митинги — мини-митинги, скорее. Потом всё сошло на нет, а потом началось снова — и так раз пять. Я думаю, здание снесут — раз уж губернатор уже подписал. Сейчас это просто вопрос времени, и мы не знаем, как всё затянется — может, попросят съехать уже через полгода, а, может, все это года на четыре.
Конечно, если будут выгонять, мы начнем искать новые места, но проблема в том, что мы занимаемся музыкой и бизнес-центры не готовы сдавать нам помещение из-за шума. Предлагают либо за высокие цены, либо подвал без окон.
Здесь нам разрешили заниматься, и новое такое помещение найти будет очень проблематично — если не без шансов.
Роман, музыкант, коллега Дмитрия
Мы начнем придумывать план Б. Но если мы потеряем это помещение, то потеряем больше половины ежемесячного дохода.
В этот дом быта я приходил еще мелким — здесь не было музыкальных помещений, но мы с мамой и бабушкой ходили сюда. Мои первые детские фотографии были сделаны в местном фотоателье.
Никита, производство музыкальных инструментов
Я с самого детства занимаюсь музыкой, а после учебы в консерватории решил стать струнно-смычковым мастером — мне нравится, что так я создаю что-то новое. В доме быта мы с 2019 года: сначала занимались комиссионной торговлей музыкальными инструментам, а в 2020-м начали сами производить инструменты. Здесь у нас два помещения: магазин на втором этаже и производство на пятом.
Еще 15 лет назад, когда я учился, обещали сделать выход [метро] — время прошло, но ничего не поменялось. Сейчас я сноса что-то не замечаю, и меня это никак не затрагивает. Это волнует народ: посмотрели телевизор, поддались пропаганде и начали бегать и паниковать, хотя не обладают нужной информацией. По факту ничего не происходит.
Наши соседи еще полгода назад начали искать новое помещение и уже съехали, но мы не паникуем. Начнем думать о чем-то, когда будет официальное уведомление, а не разговоры по телевизору. Тогда нам дадут срок на выселение — минимум два месяца.
Если это все-таки произойдет, для нашего бизнеса это будет очень плохо. У нас музыкальные продажи, и наш основной поток — с Мариинского театра, консерватории и училища. Если мы переедем, клиентам будет далеко добираться, и их поток уменьшится. К тому же, будет тяжело перенести все производство и найти место, где его можно будет размещать. Мы найдем помещение для продажи, но здесь и правда очень удобно: в одно месте находится и продажа, и производство, и основной поток клиентов. Подобное помещение в центре будет найти нереально.
Но пока наша тактика — сохранять спокойствие до последнего.
Александр, часовщик
Ремонтом часов я занимаюсь всю жизнь: в советские времена было такое ПТУ № 1 — там готовили специалистов. Часы я ремонтирую с 1976 года, а в доме быта начал работать в 1992-м. Когда все распалось, нужно было искать место — пришел сюда, устроился на работу, и так и остался.
Разговоры о сносе я слышу уже лет десять, но в последнее время эту тему начали активнее мусолить. Никто не знает, снесут на самом деле или нет — простые люди могут лишь догадываться. Кто-то сразу убегает отсюда, кто-то будет оставаться до последнего.
Пока нет варианта, куда съезжать, и плана большого у нас нет — будем просто стараться где-то, что-то, чего-то, как-то. Если открывать новый бизнес, придется снова все насиживать. Дому быта ведь уже столько лет, и все уже привыкли, что они могут сюда обратиться. Для местных — это отдушина. Сюда десятилетиями приходят жители по своим делам, и мы всех знаем, а они всегда здороваются и спрашивают, как дела.
Как отношусь к тому, что выгонят с работы и оставят без куска хлеба? Грустно, но что мы можем поменять? Мы понимаем, что если примут решение, никто не спросит у простых арендаторов: огородят забором — и всех выгонят. А если выгонят — значит, всё. Я занимаюсь этим делом уже 50 лет — это дело моей жизни.
Бороться — это биться лбом о стену. Как вы можете бороться с администрацией города? Если б были помоложе и здоровье получше, была бы эйфория: «Я вот сейчас покорю все!» А уже возраст, поэтому уже кажется — будь что будет. Года два-три посидим еще — и пенсия.
Я здесь буду до последнего — пока не придут и не выкопают яму. Но есть смысл надеяться — надеяться надо всегда на доброе.
Наталия, директор прачечной
Химчистка здесь с того момента, как только открылся дом быта. Раньше она была советской и принадлежала государству, а потом ее акционировало общество (преобразовало государственную собственность в коллективную через создание АО и выпуск акций — прим. «Бумаги»).
Сама я выросла в этом районе, у меня здесь прошла вся жизнь — есть даже детские фото из фотоателье на третьем этаже. В химчистке я начала работать с 18 лет. Тогда я только окончила парикмахерский колледж, и было нереально куда-то устроиться. Пришла сюда: сначала была приемщицей, а потом стала генеральным директором.
Когда появились первые слухи о сносе, мы, конечно переживали — но вскоре все нормализовалось и обошлось. Тогда мне говорили: «Всё это слухи, ты не думай, это ерунда».
В этот раз мне кажется, что всё уже решено — дом быта снесут. До августа я надеялась, что все разрешится, но учредители сказали: «Мы сделали всё, что могли». Я спросила, сколько нам осталось — сказали, что есть еще два года, но с руководством города всё, что угодно, может поменяться.
Раньше были эмоции — страх, обида: есть ведь еще места, где можно сделать метро, а все уперлись рогом в дом быта. Сейчас уже никаких эмоций: мы пытались бороться, но теперь понимаем, что ничего не изменим.
Скорее всего, мы закроемся. Из-за оборудования невозможно никуда переехать: нужно искать новое помещение, все демонтировать, восстанавливать, делать систему противопожарной безопасности. Можно представить, сколько это стоит. Поэтому оборудование, скорее всего, просто разберут на детали.
Наши сотрудники — сейчас работает десять человек — окажутся на улице. Все они возрастные — кого сейчас возьмут на работу в 60 лет? Здесь все завязаны друг с другом — мы семья. У меня абсолютно вся жизнь завязана на этой работе, и всё переплетено с ней.
У нас есть два года, а потом очередь дойдет и до нас. У меня нет никакого плана, я не думаю о поиске другой работе: два года пройдет – и там уже видно будет.
Я оптимист по жизни, но в этой истории — абсолютный пессимист. С одной стороны, загнется огромный кусок бизнеса, с другой — мне самой страшно за жителей рядом стоящего дома — там стены 1902 года. Мы-то ладно — останемся без работы, а люди могут остаться без жилья.
Что еще почитать:
